Теперь в междиализный период я занималась технологическим процессом подготовки «карбоната». Использованные колбы тщательно мылись и высушивались на подоконнике. На практике это было достаточно сложно осуществить, так как отверстие на верхней крышке было не больше 3-5 мм в диаметре, и вода не могла испариться, собиралась на стенках сосуда. Второй этап – засыпка пищевой соды с помощью пластикового конуса и тонкой вязальной спицы. Он занимал очень много времени, так как сода была очень плотной и совсем не сыпучей, постоянно забивала отверстие.
После диализа сода приобретала ржаво-коричневый цвет (в отличие от «фирменного» бикарбоната, который оставался белым даже после 4 часов диализа). Как оказалось, пищевая сода не самым лучшим образом влияет на аппарат, где-то оседает, не там где надо задерживается. Но у меня не было выхода, и доктора шли мне навстречу.

Со временем к моему «привычному» перикардиту добавилась жидкость в легких. Начиная с января 2003 года я практически все время спала сидя. Но это только говорится: спала. Ночью меня изматывала бессонница, постоянно болело сердце, шумело в ушах. К утру я засыпала. Странно, но днем я могла поспать и лежа, чего ночью я не могла себе позволить. Я все время ждала диализа: на диализе засыпала, после него у меня не было одышки. Мне становилось все труднее соблюдать водный режим, я очень мало ела, чтобы не набирать вес… Со стороны правого легкого появилась постоянная ноющая боль, которая проходила, только если я лежала на правом боку. В январе мне был поставлен диагноз «правосторонний гидроторакс» и проведена плевральная пункция

Оказалось, что плевральная пункция – это практически безболезненная процедура. Она проводится под местной анестезией с помощью специальной иглы. Для меня выбрали какую-то «импортную», из тайных запасов. Операцию проводил заведующий хирургическим отделением, профессионал высокого класса, и я была уверена, что все будет в порядке. Доктор внимательно изучил снимок, определил место, где необходимо сделать прокол. Укола я не почувствовала, было лишь немного неприятно, когда стали откачивать жидкость. Кстати, ее было совсем немного: около 200 мл. Образец жидкости сразу же отправили на анализ, но никаких возбудителей инфекции или бактерий в ней обнаружено не было. Мое лихорадочное состояние по-прежнему оставалось необъяснимым…

В один из обычных январских дней у меня остановилась фистула. Это произошло при подключении: обычно после прокола трубка, прикрепленная к игле, мгновенно заполнялась яркой кровью, но в этот раз кровь была темная, почти черная, и совсем не поднималась по трубке… Медсестра, которая меня подключала, пригласила доктора, он попытался найти фистулу, но она пульсировала слишком слабо. Вывод был однозначный: не потянет. Место прокола перевязали, и решили крутить меня «на двух руках». Что это такое, может представить только тот, кто хоть раз в жизни лежал неподвижно четыре часа с привязанными руками. Почему-то сразу начинает жутко чесаться нос, хочется поправить волосы, потереть глаза – а рук-то нет! Конечно, диализ «на двух руках» - это самый крайний выход: при таком диализе невозможно поставить хорошие обороты, а значит, можно говорить только об относительном очищении. Но для меня на тот момент главной задачей было вовремя удалять лишнюю жидкость, и поэтому, в ожидании операции по формированию новой фистулы я крутилась «на двух руках». Моей маме разрешали проходить в диализный зал, и она время от времени заглядывала, чтобы проверить: не упал ли у меня сахар, не пора ли доставать свой «стратегический запас» – кусочки сахара или сладкий батончик… Еще одна проблема при таком подключении – невозможно измерить давление во время гемодиализа. Я ориентировалась только на субъективные ощущения и предыдущий опыт, зная, что примерно через два часа после подключения у меня начинает падать давление. Именно тогда я просила уколоть мне кофеин с глюкозой.
Через несколько дней меня пригласили на операцию. На этот раз она длилась не слишком долго, около двух с половиной часов. Сшить фистулу не удалось, и мне поставили артериовенозный шунт, чтобы проводить гемодиализ с его помощью. Я знала, что шунт – вещь недолговечная. Во-первых, существует большая опасность инфицирования, а во-вторых, он постоянно тромбируется. Мой шунт каждый день промывали, заполняли его гепарином… Я все время проверяла, не затромбировался ли он: если трубочка с кровью теплая, значит все хорошо. И тем не менее постоянно возникали проблемы при подключении, доктора промывали шунт прямо в диализном зале, подключали, а он еле-еле тянул… Еще одна попытка сформировать фистулу вновь окончилась неудачей. На правой руке не смогли найти хороших сосудов: одни были затромбированы, другие – слишком тонкие. «Резерв» шунта тоже был практически исчерпан. В субботу, когда в отделении был лишь один дежурный доктор, шунт «не потянул». «Пожалуйста, попробуйте промыть его!», - попросила я. «Я не могу взять на себя такую ответственность, - прозвучало в ответ. – Потерпи до понедельника.» Терпеть до понедельника! Я уже набрала 2,8 литров жидкости, а через два дня будет все пять! У меня очень сильно болело сердце, настолько сильно, что эта боль отдавала в левый локоть и плечо, за грудиной ломило… В этот день я постаралась совсем не пить, только запивала таблетки маленьким глотком воды. Субботнюю ночь я провела, сидя в коридоре. А утром в воскресенье пошла в ординаторскую. «Сегодня дежурит другой доктор, может он попробует меня подключить…»
«Хорошо, я возьму тебя во вторую смену…» Этот ответ вселил в меня надежду. И надежда оправдалась. Правда, врачу пришлось помучиться с моим шунтом, прежде чем удалось вымыть оттуда тромб, но после этого меня подключили и за 4 часа сняли мои лишние килограммы. Так я дожила до понедельника. А в понедельник консилиум постановил: фистулу шьем во вторник, но так как на «свежей» фистуле нельзя крутить сразу, необходимо поставить подключичный катетер. Замечу, что у меня эта процедура проходит очень сложно: существуют какие-то анатомические проблемы, и когда мне ставили катетер в первый раз, врачи столкнулись с определенными трудностями. Тогда доктор, который ставил мне катетер, сказал: «Благодари Бога, что получилось…». Теперь я ехала (медсестра везла меня на сидячей коляске) в реанимацию со страхом и надеждой.
Обычно установку катетера поручают молодым специалистам, так как эта операция считается несложной*. Ко мне тоже направился молодой врач, объяснил, как я должна лечь, как повернуть голову… Ассистент сделал обезболивающий укол, подал доктору иглу. Но с первой попытки найти артерию** не удалось. Врач попытался поставить катетер с другой стороны. И еще раз – неудача. В третий раз пригласили другого врача, он попросил меня потерпеть, сделал прокол, но… В итоге я ехала в родное отделение и в голове стучала единственная мысль: не разреветься и не показать родителям, что мне страшно. Мама с папой встречали меня возле палаты: «Ну как?». Я улыбнулась: «Не получилось…» Завтрашняя операция казалась мне единственным шансом, и я не теряла надежды.
Если раньше фистулу мне шил только один хирург*, то теперь над моей рукой склонились двое. «Попробуем повыше…» «А вот что-то пульсирует…» Они обсуждали ход операции, а меня колотила внутренняя дрожь. Почему-то мне показалось, что у меня падает уровень сахара в крови, и я попросила медсестру принести сахар. Так и шла эта операция: слева работали врачи, а я, повернув голову направо, правой рукой доставала кусочки сахара и грызла. Возможно, это успокоило меня, и оставшееся время я спокойно лежала и ждала результата. И результат получился радостным. Фистулу сшили очень высоко, и операционный шрам получился практически до локтя, но фистула работала. Ура!
В палате меня встречали как бойца с фронта. Да я и чувствовала себя как боец: очередную битву за жизнь с помощью наших докторов я выиграла.

Мама, в это непростое для меня время, постоянно находилась рядом со мной.
Все последующее время вспоминается мне как бои с переменным успехом и постепенной сдачей позиций. Весной я перенесла правостороннюю пневмонию, потом – какую-то жуткую интоксикацию, Несмотря на переливания крови и инъекции Эпокрина, у меня постоянно снижался гемоглобин. А в апреле меня «порадовали» еще одной неприятной новостью: гепатит С. Гепатит – это постоянный и страшный спутник диализных отделений, особенно он распространен там, где диализаторы применяются по нескольку раз, отмываются в общей мойке… Поэтому мой совет тем, кто только что попал на гемодиализ, и кому позволяют медицинские показания – ОБЯЗАТЕЛЬНО ДЕЛАЙТЕ ПРИВИВКИ ОТ ГЕПАТИТА. Это поможет избежать серьезных проблем в дальнейшем. У меня вирус не проявился в активной форме, никаких неприятных симптомов я не почувствовала, и никакого лечения, кроме «Эссенциале-форте» в капсулах и инъекциях мне не предложили. Так я и жила по поговорке «нос вытащишь – хвост увязнет». Постепенно круг моего общения сузился до моей семьи, я целыми днями читала, ночью смотрела телевизор (слава ночным музыкальным каналам!), на диализ меня отвозила сестра, она же помогала мне дойти до отделения, в диализном зале я отсыпалась… Моя жизнь была четко разделена на трехдневные интервалы…
И тут появился свет! В нашу палату положили Катю. Она по образованию врач, ее мама – клинический фармаколог*. Они нашли контакты клиник, в которых проводятся операции по трансплантации почки, стали звонить, но везде ответ был один: в связи с отсутствием донорскиХ органов операции не проводим. Именно тогда Катина мама разузнала о возможности родственной пересадки, и они стали готовиться к поездке в Москву. Признаюсь, под влиянием сложившихся стереотипов и бытующего в нашем отделении негативного мнения о трансплантации, я считала, что Катина мама идет на слишком большую жертву. Я примеряла на себя эту ситуацию, и думала: «Нет, я никогда не предложила бы своим родителям ничего подобного…» Уезжая, Катя почему-то сказала мне: «Я разузнаю, можно ли делать пересадку при сахарном диабете. Тебе обязательно нужно попробовать!» Эти слова посеяли в моей душе смятение, сомнения и … надежду. Я все время возвращалась к этой идее, но никому не говорила об этом, так как не могла даже представить себе, как можно завести такой разговор.
Через месяц Катя вернулась. Она замечательно выглядела, была очень веселой и с восторгом рассказывала о врачах, которые делали операцию ей и ее маме. Она утверждала, что сахарный диабет – не преграда для наших трансплантологов. Конечно, я делилась своими впечатлениями об этих разговорах со своими родными. Да они и сами могли убедиться, что у Кати и ее мамы все в порядке, встретив их в нашем отделении, куда они заходили пообщаться с нашими докторами. И нет ничего удивительного, что однажды папа сказал мне: «Лен, ты узнай, если моя почка тебе подойдет. я готов отдать.» Мой папа, который не любит «показных нежностей», который никогда не показывает своей слабости, хочет отдать мне почку! Конечно, я расспросила Катю, по какому принципу подбирается донор. И узнала, что главное, чтобы была совместимость по группе крови. У меня кровь II группы, а у папы – IV. Он не подходит. А вот мама – «универсальный донор», у нее I группа. Но разве я могу принять от нее такую жертву? «Лена, не думай, звони в Москву!» - я не услышала в голосе мамы ни капли сомнения и решилась… Продолжение следует.